Дискуссионный клуб

Это философский вопрос: почему царь Петр избрал для будущей столицы достаточно заболоченную местность, которую представляла собой дельта Невы? Разве не сыскалось бы для новой столицы великой Империи территории более безопасной для проживания, чем берега своевольной реки? Или не нашлось бы на краю Державы форта более надежного, чем Нейшанц, – как, например, доказавшая свою стойкость на протяжении многих столетий крепость Орешек? Итак – почему? В обсуждении этих вопросов мы попросили принять участие знаменитого археолога, доктора исторических наук Кирпичникова Анатолия Николаевича, в каком-то понимании – нашего земляка, так как большая часть его научных работ посвящена археологическим исследованиям Новгородской земли, Старой Ладоги и, в частности, крепости Орешек. Второй участник обсуждения – краевед, житель города Кировска Лозовский Вадим Борисович. Сфера его интересов – история Кировского района. Выбор на Вадима пал не случайно, так как именно ему принадлежит авторство данного вопроса.

 

 

 

 

 

 

 

Вспомним картину 1700-х годов, которая отпечаталась навечно в памяти каждого школьника, как литографический оттиск на чистом листе бумаге:

 

  «…Пред ним широко

  Река неслася; бедный челн

  По ней стремился одиноко.

  По мшистым топким берегам

  Чернели избы здесь и там,

  Приют убогого чухонца;

  И лес, неведомый лучам

  В тумане спрятанного солнца,

  Кругом шумел».

 

Вообразив картину, описанную великим русским поэтом, – в правдивости слов которого нет сомнения, как и в божественном даре их автора, – я полагала особенно важным узнать мнение ученого о той самой местности, которую получили шведы от нас в 1617-м и которую царь Петр возвратил через сто лет России.

– Вы что, думаете – шведы пришли занять пустые мхи и болота? – ответил ученый. – До шведов это была освоенная земля, читайте Новгородскую летопись. Для кого было сделано административное деление, уезды, волости, погосты? Пустую землю делили? В Водской пятине кипела жизнь, здесь были развитые крестьянские хозяйства, масса русских деревень, колоссальные курганные поля. Здесь были тысячи курганов, тысячи. Задайте себе вопрос, кто там хоронил – марсиане, что ли? А если здесь кипела жизнь, то было и крестьянское хозяйство. Новгород умело всем этим руководил. В самом городе жили бояре, которые владели землями по всей Новгородской земле. Спросите, как они добирались в свои имения из Новгорода? Здесь была развитая (по тем временам) сеть дорог. Рыба, меха, изделия, продукты – все это везли отсюда в Новгород. Так что шведы пришли уже на готовое и стали своих переселять. За эти земли и дрался Петр – за пустырь, что ли?..

  Другого ответа и ожидать было нельзя, а кто бы хоть чуточку усомнился, тот пошел бы против правды. Как было сказано, «читайте Новгородскую летопись» – еще раз цитирую историка.

  Но на двух стульях не усидишь, получились две совершенно разные картины. И кто-то здесь явно недоговаривает. Интуиция подсказывает мне, что этим «кем-то» является сам Медный всадник…

 

  Знала б бедная Параша

  «Когда вы видите толпу людей, бегущих в одном направлении, и одного, пробирающегося сквозь ту же толпу, но в противоположном направлении, знайте, что это журналист» – всплыло в уме чье-то высказывание как раз в тот момент, когда я разложила перед собой описания Вебера, Сиверса, Берхгольц и других очевидцев построения молодой столицы. Ниже буду использовать именно их свидетельства, а также свидетельства того самого Берха, что упомянут Пушкиным, а с ним Башутского, Булгарина и Аллерат – эти, как вы понимаете, жили уже веком позже.

Начну, как всегда, с очевидного, но невероятного. Рано утром 10 сентября 1777 года все до единого жители Шлиссельбурга были поражены необычным явлением. За два дня до этого наблюдалось усиление ветра. Приняв устойчивое юго-западное направление, к концу вторых суток он уже дул с такой силой, что долетавшие слухи о небывалом наводнении в Петербурге ни у кого не вызывали удивления. Говорили, что затопило весь Петербург: подвалы, мосты, дворы и деревья. Течением уносило людей, скот, дома. Некоторые самые маленькие хижины неслись по воде, как щепки, а одна изба вообще переплыла на противоположный берег Невы. На всех улицах, даже на Невской «першпективе», спасались на шлюпках. Не то что людям, не всем кораблям повезло в то наводнение: одни по сходе воды были найдены далеко в лесу, другие – перевернутыми на суше, а один удачно «пришвартовался» у самого Зимнего дворца, переплыв через каменную набережную. Об этих и других трагических подробностях наводнения жители Шлиссельбурга узнали позже, а пока взоры всех были направлены к истоку Невы, где ураганный ветер сдерживал разъяренные воды Ладоги, оголив русло реки настолько, что все случившиеся там суда оказались на отмели.

  Оставим на время Шлиссельбург и его жителей за таким своего рода развлечением, подобное у них случается не часто. Последнее было, дай Бог памяти, в 12 веке, когда все впадающие в Ладожское озеро реки приняли противное своему положению направление и 5 дней шли против своего течения. Пришло время наконец напомнить читателю о тех грандиозных бедствиях, которые причиняла своенравная Нева молодой столице. Вот одно из опубликованных в 1824 году описаний происшедшего тогда наводнения. «6 ноября. Вода беспрестанно прибывала. Ветер усиливался и, наконец, возвышение воды в Финском заливе простерло бедствия на целый город. Нева, встретив препятствие в своем течении и не могши излиться в залив, возросла на берегах своих, наполнила каналы и чрез решетки подземных труб хлынула в виде фонтанов на улицы города. В одно мгновение вода полилась через края набережных рек и каналов. Разъяренные волны свирепствовали на Дворцовой площади, которая с Невою составляла одно огромное озеро, излившееся Невским проспектом, как широкою рекою, до самого Аничкова моста. Мойка скрылась от взоров и соединилась с водами, покрывшими улицы, по которым неслись леса, бревна, дрова и мебель. К полудню весь город был залит водою везде почти в рост человека. Разъяренная Нева представляла страшную картину. По ней неслись с Васильевского острова к Охте барки с сеном, дровами, угольями, плоты бревен, галиоты, разные суда и обломки строений, на которых погибавшие с распростертыми руками молили о спасении. Самое же ужаснейшее зрелище было в Галерной гавани, где крепкие дома еще бы могли устоять против ярости волн и ветра, если б не претерпели величайшего вреда от больших судов, носившихся там с такою быстротой, что (дома – Прим. ред.) мгновенно разрушались, унося с собой спасающихся на их кровлях людей. Со Смоленского кладбища, где были разрушены самые твердые памятники с железными оградами, неслись во множестве деревянные кресты и проч., что и говорить не буду.

  Вода прибывала до 2 часов и с каждым дюймом увеличивала отчаяние смертельно напуганных людей, как вдруг стрелка барометра неожиданно поднялась, и вода приостановилась на четверть часа, а в четверть третьего начала уходить с гораздо с большею скоростью, нежели с какой прибывала.

  Вслед за сим настигла ночная темнота, и в тот вечер еще невозможно было узнать обо всех бедствиях того памятного и рокового дня.

  На другой же день Галерная гавань представляла собой вид ужаснейших развалин: большие и малые суда лежали во множестве по улицам и дворам, в некоторых местах, где стояли дома, сделались пустыри, со всех сторон под грудами развалин видны были трупы людей и домашнего скота. Множество животных лежали полумертвыми от усталости после борьбы с волнами. Берега Невы были завалены судами, будками и разным хламом… По всем линиями разбросаны заборы, палисады, мостки. В иных местах сделалась такая перемена, что трудно было узнать знакомую улицу, даже место своего жительства. Там люди принуждены были спасаться на плотах, кои сколачивали они из обломков строений…»

  Со времени построения Петербурга до описанных только что событий прошло сто лет. За это время столица пережила 17 наводнений. Считаются только самые крупные – такие, о которых были доклады Президенту Адмиралтейств-коллегии и которые несли за собой невозвратимые потери, жертвы и разрушения. Только за время царствования Петра при возведении столицы наводнений было пять: в 1715 и 1716 годах, затем в 1721, 1723 и в 1725, и потом почти каждое десятилетие по одному, а когда и по два – в 1729, 1732, 1736, 1744, 1752, 1756, 1757, 1762, наводнение 1777 года, о котором мы говорили выше, 1788 и 1802 годов, и, наконец, 1824-го года, которое описывал поэт в своем незабвенном произведении.

  Читатель, вы всё внимательно прочли? Ещё не ужаснулись? Оберегая ваши чувства, я упустила самое главное – количество жертв. Кстати, царь Пётр был одной из них. Но обо всем этом вы уж как-нибудь сами. Мне бы только добраться, как говорится, до мотивации его затеи с основанием «города под морем», опять цитирую Пушкина.

  – Это был гигантский, могучий человек! – не вытерпел моих рассуждений Кирпичников. – А Петербург – это форпост, этот город означает новую эпоху для России: мы не боимся никого, мы хотим с вами общаться! Не вспять надо было смотреть, а вперед, на новые задачи, новые веяния!

  Я и не спорю, да только Евгения жалко, он не перенес гибели своей возлюбленной. Знала б бедная Параша! Хотелось и мне вслед за Евгением крикнуть: «Ужо ль ты этого хотел?», но меня остановил голос читателя:

  – Так и Петр не знал, Интернета-то не было!

Шуточку насчет Интернета я проглотила. Но то-то и оно, что он не мог не знать. Вебер сообщает нам любопытные известия о наводнении, случившемся на берегах Невы в 1691 году, добавляя к этому, что они случаются там каждые пять лет. Петру тогда было без малого 20, и он уже вовсю, как говорится, в солдатиков играл. Тогда вода поднялась на 25 футов (1 фут = 0.3 метра, так что получается – 8 метров) выше ординара. Хотя Вебер не прилагает доказательств, но, зная, сколь низменно было тогда положение берегов Невы, где сейчас стоит Петербург, можно с ним легко согласиться. И если бы не миллионы кубических саженей искусственных насыпей за эти сто лет, наводнение 1824 года было бы для Санкт-Петербурга уже последним… Но эти свидетельства еще более усугубляют поставленный нами вопрос: почему? Почему же Нейшанц, а не Орешек? Я бы еще добавила – почему же Санкт-Петербург, а не Шлиссельбург?

 

  К вашим услугам!

  Хотя новая столица и залегла в болото, находясь близко к Неве и к другим малым речкам, и пространство между ними, весьма низменное, постоянно заливало водой, но через сто лет, в 1824-м году, это пространство нам уже таким не кажется. Местность приняла вид равнины, с более или менее искусственно возвышенными берегами, что, конечно же, не давало ежегодным весенним водам разыграться вволю. Меры, принимаемые Самодержцами Всероссийскими и Адмиралтейств-коллегией, вели все же к процветанию столицы, и как бы ни предостерегали цензоры «зажмуривать глаза при виде в журналах стихотворения Пушкина («Медный всадник» – авт.), поэт воздал городу на славу.

  Возвысились многие части города. Тротуары и улицы постепенно поднимались за счет выкопанного фундамента и строительного мусора. Каменные мостовые перестилались каждые два года в течение 80 лет, что также возвысило большую часть города. Улицы и тротуары поднимались за счет земли, вынутой во время отделки Фонтанки, Мойки, Пряжки, а также каналов Екатерининского, Крюкова и Лиговского. По городу развозили тысячи кубических сажень песка, привозимых в виде балласта большими торговыми судами. На метр, к примеру, возвысилась Адмиралтейская и Владимирская части, на восемь – Исаакиевская, на 3 – часть Мойки у Полицейского моста.

Постепенно город научался обороняться от стихийных бедствий: подавал сигналы из Адмиралтейской крепости пятью выстрелами из пушек и вывешивал с четырех сторон белые флаги. В темное время суток вместо флагов он выставлял по 2 фонаря. В Адмиралтействе еще к тому же били ночью в колокол. В другой же части города, в Коломне, в дневное время выстраивался пикет и, бив в барабан, чтобы обыватели знали про надвигающееся наводнение, пикет следовал от Калинкина до Аларчина моста. Как говорится, жизнь налаживалась. Столица старалась соответствовать поставленной перед ней задаче – быть «краеугольным камнем благоденствия России», и старалась уже изо всех сил.

Городу необходимо было решить еще одну, но очень важную, проблему – продовольственную. По замыслу Петра, избытки народного богатства, которые должны были поступать со всех губерний России по водным системам прямо в Санкт-Петербург, «дабы восстановить равновесие даров природы на севере и на юге» – так вот, эти самые избытки со всех концов страны должны были решать продовольственный вопрос в столице безусловно и навсегда. Но то ли заказчик недоглядел, то ли подрядчик захирел…

Чтобы все это выяснить, мне пришлось перелистать прессу тех лет. И вот, послушайте, как все это торжественно, заманчиво, обнадёживающе, а с другой стороны – наивно звучало в 1820-м в журнале «Отечественные записки»:

«Ничто столько не прославляет правительства, как предприятия, подъемлемые им для блага общественного. Пали во прах высокие пирамиды надменных Семирамид, исчезли с лица земли пышные дворцы Римских цезарей, разрушились огромный амфитеатры тиранов Сиракузских, но водопроводы Гальбов, но дороги Августов до скончания мира пребудут свидетельством величия Царств и попечения мудрых монархов о благе народном. К сему последнему неоспоримо принадлежит намерение Государя Императора осушить окрестности нашей северной столицы. Сколько существенных важных выгод и польз должно ожидать от сего предприятия, благодетельного для нас и для грядущих потомков? Болота, где не произрастает ничего для продовольствия столицы, будут в состоянии снабжать ее многими из главных жизненных потребностей, привозимых теперь издалека и продаваемых дорогою ценою. Сии топкие болота, представляющие для глаз жалостный вид скудости природы, превратятся в злачные луга и богатые нивы. Стада, находящие теперь на них себе едва пропитание и заражающиеся произрастающими на них зельями, будут тучнеть на роскошных пастбищах и доставлять столице в изобилии масло и молоко. Наконец, исчезнут вредные испарения, порождающие сырую, переменчивую погоду, а с ним и исчезнет самая суровость климата!» Для решения всех этих вопросов по повелению Государя Императора был выписан из Англии некий мистер Виллер, квакер, известный искусством своим в осушении болот, в знании землепашества и, наверное, как следствие, в перемене климата…

 

Последнее слово

В нашем виртуальном дискуссионном клубе, напоминаю, находятся доктор исторических наук, известнейший археолог Кирпичников Анатолий Николаевич и Лозовский Вадим – краевед и путешественник.

– Анатолий Николаевич, мог бы Пётр просто укрепить Нейшанц. Зачем город строить, к тому еще насильно переселять людей в болото?

– С моей точки зрения, этот вопрос очень странный. Я уже говорил, это был шаг к европейской цивилизации! Петербург в этом плане был знаменосцем. Мы должны были поставить там центр России и тем самым приблизиться к благам Европы! Пётр был воодушевлен строительством кораблей, а где их можно было строить: в Шлиссельбурге, в Ладоге? Все это было далёкое прошлое. Мы, к сожалению, сегодня у Петра спросить не можем. Я думаю, что вам тут нужно ознакомиться с теми новациями, с теми идеями Петра. Читайте-ка литературу.

И всё же не понятно, если не в «старом» Шлиссельбурге, то почему тогда не в Стрельне, не в Петергофе? Места хорошие, дворцы же Пётр недаром строил именно там, а столицу выбрал на самом болоте!

– Вадим, теперь вопрос к вам. Пётр был гением, с харизмой, как сегодня бы сказали. Он отлично знал морское дело. Не могли же мимо него пройти природные особенности Ладожского и Балтийского водного бассейна, и тем более он не мог не знать особенностей урочища Виктори, рядом с которым строился Петербург?

– Пётр был не просто умный, гений, он ещё и по-купечески деньги считал. Он мог бы за более малые деньги построить столицу в Шлиссельбурге: крепость уже была, выход в море веками налажен, берега сухие, высокие. Со штормами и бурями на Ладоге можно было уладить: вспомним будущие каналы. Здесь уже были поля, еда, местное население, леса, зверьё, здесь всё было. Так нет же – строит новый город на болоте!.. Для меня здесь очевидна другая причина. Я даже в чем-то согласен с Кирпичниковым: Петр строил совершенно новое государство. Возникает другой вопрос: зачем ему это было нужно? Державность, европейская культура, выход в море, порт, товары, блага – всё это так. Потом, кто же знал, что такой городище получится? Я даже где-то пойму, почему не Шлиссельбург: Нева – это еще и пороги. Захотел – и вопрос с порогами бы решил. Здесь другая причина: он задумал оторваться от бояр: всё новое, всё с нуля, чтобы ничего старого, даже, увы, Шлиссельбурга. Он родился в крови, жил в постоянном страхе, что его должны убить. Его прятали, с ним убегали, в его присутствии постоянные заговоры, интриги и опять кровь. Я так думаю, что он всё это государство, всё это боярство ненавидел. Это как наше поколение 90-х – во всем хотели копировать запад: джинсы, песни, запахи. Дай нам волю в те года, что бы мы натворили?..

  Я поблагодарила наших гостей за участие в разговоре, который состоялся 29 июня 2016 года. Точку в дискуссии ставить не будем, да это и не было нашей целью. Мы никому ничего не доказывали, не переубеждали, старались избежать категоричных выводов. Только личное мнение, предположения и выводы, основанные на безупречных доказательствах.

 

В заключение

Однажды в холодную зиму в Санкт-Петербург приехал один ученый, любопытный путешественник. Проезжая по городу на санях, он увидел перед Дворцом и театром большие печи, около которых грелись кучера. Он немедленно достал журнал и записал: «Холод здесь так велик, что жители посредством печей топят даже улицы и площади. Однако ж я не заметил, чтобы сии печи нагревали воздух, да и мысль топить улицы кажется мне смешною». Смешон был и сам иностранец, не разумевший истинного смысла вещей.

 

  Беседовала и готовила материал Ирина Безносюк

 
По теме
В Лужском лесном селекционно-семеноводческом Центре установлена финская шишкосушилка «Sampro» в комплекте с дополнительным оборудованием: барабаном для обескрыливания семян,
О подходе к проведению контрольно-надзорных мероприятий на ООПТ - Комитет экологического надзора Об успешных практиках говорили на форуме «Экология большого города» С 1 января 2024 года на территории Ленинградской области надзор на особо охраняемых природных территориях (ООПТ) осуществляется Дирекцией ООПТ Ленинг
Комитет экологического надзора
Беседы о пожарной безопасности - Газета Лужская правда Инспекторы отдела надзорной деятельности и профилактической работы Лужского района еженедельно проводят профилактические рейды по предупреждению пожаров в жилом секторе.
Газета Лужская правда
Цветущие яблони Виктора Батурина - Культурно-информационный центр им. А.С. Пушкина Очередная встреча любителей живописи, которая прошла в КИЦ им. А.С. Пушкина, была посвящена русскому художнику В.П.
Культурно-информационный центр им. А.С. Пушкина